Неточные совпадения
«А я сама, что же я буду
делать? — подумала она. — Да, я поеду к Долли, это правда, а то я
с ума сойду. Да, я могу еще телеграфировать». И она написала депешу...
Всё семейство сидело за обедом. Дети Долли
с гувернанткой и Варенькой
делали планы о том, куда итти за грибами. Сергей Иванович, пользовавшийся между всеми гостями уважением к его
уму и учености, доходившим почти до поклонения, удивил всех, вмешавшись в разговор о грибах.
Весьма умный и расторопный чиновник, которому поручено было
сделать экстракт, чуть не сошел
с ума: никаким образом нельзя было поймать нити дела.
— Я-то в уме-с, а вот вы так… мошенник! Ах, как это низко! Я все слушал, я нарочно все ждал, чтобы все понять, потому что, признаюсь, даже до сих пор оно не совсем логично… Но для чего вы все это
сделали — не понимаю.
— Потом поймешь. Разве ты не то же
сделала? Ты тоже переступила… смогла переступить. Ты на себя руки наложила, ты загубила жизнь… свою (это все равно!) Ты могла бы жить духом и разумом, а кончишь на Сенной… Но ты выдержать не можешь и, если останешься одна, сойдешь
с ума, как и я. Ты уж и теперь как помешанная; стало быть, нам вместе идти, по одной дороге! Пойдем!
— Интересно, что
сделает ваше поколение, разочарованное в человеке? Человек-герой, видимо, антипатичен вам или пугает вас, хотя историю вы мыслите все-таки как работу Августа Бебеля и подобных ему. Мне кажется, что вы более индивидуалисты, чем народники, и что массы выдвигаете вы вперед для того, чтоб самим остаться в стороне. Среди вашего брата не чувствуется человек, который сходил бы
с ума от любви к народу, от страха за его судьбу, как сходит
с ума Глеб Успенский.
Шестнадцатилетний Михей, не зная, что
делать с своей латынью, стал в доме родителей забывать ее, но зато, в ожидании чести присутствовать в земском или уездном суде, присутствовал пока на всех пирушках отца, и в этой-то школе, среди откровенных бесед, до тонкости развился
ум молодого человека.
Что ему
делать теперь? Идти вперед или остаться? Этот обломовский вопрос был для него глубже гамлетовского. Идти вперед — это значит вдруг сбросить широкий халат не только
с плеч, но и
с души,
с ума; вместе
с пылью и паутиной со стен смести паутину
с глаз и прозреть!
Начал гаснуть я над писаньем бумаг в канцелярии; гаснул потом, вычитывая в книгах истины,
с которыми не знал, что
делать в жизни, гаснул
с приятелями, слушая толки, сплетни, передразниванье, злую и холодную болтовню, пустоту, глядя на дружбу, поддерживаемую сходками без цели, без симпатии; гаснул и губил силы
с Миной: платил ей больше половины своего дохода и воображал, что люблю ее; гаснул в унылом и ленивом хождении по Невскому проспекту, среди енотовых шуб и бобровых воротников, — на вечерах, в приемные дни, где оказывали мне радушие как сносному жениху; гаснул и тратил по мелочи жизнь и
ум, переезжая из города на дачу,
с дачи в Гороховую, определяя весну привозом устриц и омаров, осень и зиму — положенными днями, лето — гуляньями и всю жизнь — ленивой и покойной дремотой, как другие…
— И тут вы остались верны себе! — возразил он вдруг
с радостью, хватаясь за соломинку, — завет предков висит над вами: ваш выбор пал все-таки на графа! Ха-ха-ха! — судорожно засмеялся он. — А остановили ли бы вы внимание на нем, если б он был не граф?
Делайте, как хотите! —
с досадой махнул он рукой. — Ведь… «что мне за дело»? — возразил он ее словами. — Я вижу, что он, этот homme distingue, изящным разговором, полным
ума, новизны, какого-то трепета, уже тронул, пошевелил и… и… да, да?
Другая причина — приезд нашего родственника Бориса Павловича Райского. Он живет теперь
с нами и, на беду мою, почти не выходит из дома, так что я недели две только и
делала, что пряталась от него. Какую бездну
ума, разных знаний, блеска талантов и вместе шума, или «жизни», как говорит он, привез он
с собой и всем этим взбудоражил весь дом, начиная
с нас, то есть бабушки, Марфеньки, меня — и до Марфенькиных птиц! Может быть, это заняло бы и меня прежде, а теперь ты знаешь, как это для меня неловко, несносно…
— Будешь задумчив, как навяжется такая супруга, как Марина Антиповна! Помнишь Антипа? ну, так его дочка! А золото-мужик, большие у меня дела
делает: хлеб продает, деньги получает, — честный, распорядительный, да вот где-нибудь да подстережет судьба! У всякого свой крест! А ты что это затеял, или в самом деле
с ума сошел? — спросила бабушка, помолчав.
«Этот умок помогает
с успехом пробавляться в обиходной жизни,
делать мелкие делишки, прятать грешки и т. д. Но когда женщинам возвратят их права — эта тонкость, полезная в мелочах и почти всегда вредная в крупных, важных делах, уступит место прямой человеческой силе —
уму».
— Наоборот: ты не могла
сделать лучше, если б хотела любви от меня. Ты гордо оттолкнула меня и этим раздражила самолюбие, потом окружила себя тайнами и раздражила любопытство. Красота твоя,
ум, характер
сделали остальное — и вот перед тобой влюбленный в тебя до безумия! Я бы
с наслаждением бросился в пучину страсти и отдался бы потоку: я искал этого, мечтал о страсти и заплатил бы за нее остальною жизнью, но ты не хотела, не хочешь… да?
—
С тех пор, в то самое утро, как мы
с вами в последний раз виделись, я
сделала тот шаг, который не всякий способен понять и разобрать так, как бы понял его человек
с вашим незараженным еще
умом,
с вашим любящим, неиспорченным, свежим сердцем.
Возражение его прекрасно, я согласен, и
делает честь его бесспорному
уму; прекрасно уже тем, что самое простое, а самое простое понимается всегда лишь под конец, когда уж перепробовано все, что мудреней или глупей; но я знал это возражение и сам, раньше Васина; эту мысль я прочувствовал
с лишком три года назад; даже мало того, в ней-то и заключается отчасти «моя идея».
Вчера мы
сделали тридцать пять верст и нисколько не устали. Что будет сегодня? Ах, Джукджур, Джукджур:
с ума нейдет!
— «Что ты, любезный,
с ума сошел: нельзя ли вместо сорока пяти проехать только двадцать?» — «
Сделайте божескую милость, — начал умолять, — на станции гора крута, мои кони не встащат, так нельзя ли вам остановиться внизу, а ямщики сведут коней вниз и там заложат, и вы поедете еще двадцать пять верст?» — «Однако не хочу, — сказал я, — если озябну, как же быть?» — «Да как-нибудь уж…» Я
сделал ему милость — и ничего.
Дмитрий Федорович хуже всякого лакея и поведением, и
умом, и нищетой своею-с, и ничего-то он не умеет
делать, а, напротив, от всех почтен.
— Господа! — воскликнул он, — я ведь вижу, что я пропал. Но она? Скажите мне про нее, умоляю вас, неужели и она пропадет со мной? Ведь она невинна, ведь она вчера кричала не в
уме, что «во всем виновата». Она ни в чем, ни в чем не виновата! Я всю ночь скорбел,
с вами сидя… Нельзя ли, не можете ли мне сказать: что вы
с нею теперь
сделаете?
Еще хорошо, что Катя так равнодушно перенесла, что я погубил ее состояние, оно и при моей-то жизни было больше ее, чем мое: у ее матери был капитал, у меня мало; конечно, я из каждого рубля
сделал было двадцать, значит, оно,
с другой стороны, было больше от моего труда, чем по наследству; и много же я трудился! и уменье какое нужно было, — старик долго рассуждал в этом самохвальном тоне, — потом и кровью, а главное,
умом было нажито, — заключил он и повторил в заключение предисловие, что такой удар тяжело перенести и что если б еще да Катя этим убивалась, то он бы, кажется,
с ума сошел, но что Катя не только сама не жалеет, а еще и его, старика, поддерживает.
— Что
делать! Человек
с сатирическим направлением
ума, — сказал про него воинский начальник, и провинциальный город принял эту сентенцию как своего рода патент, узаконивший поведение интересного учителя. Другим, конечно, спустить того, что спускалось Авдиеву, было бы невозможно. Человеку
с «сатирическим направлением
ума» это как бы полагалось по штату…
— Это он тебя подтыкает на скорые-то слова, Михей Зотыч… Мирское у тебя на
уме. А ты думай про себя, что хуже ты всех, — вот ему и нечего будет
с тобой
делать. А как ты погордился, он и проскочит.
По Груше он
с ума сходит, но что же он
делает, когда она, насмеявшись над ним, выпроваживает его?
Князь всегда почти
делал вид, что очень смеется, а иногда и в самом деле смеялся блестящему
уму и светлому чувству,
с которым она иногда рассказывала, когда увлекалась, а она увлекалась часто.
— Это жаль; а то бы я посмеялась. Разбейте по крайней мере китайскую вазу в гостиной! Она дорого стоит; пожалуйста, разбейте; она дареная, мамаша
с ума сойдет и при всех заплачет, — так она ей дорога.
Сделайте какой-нибудь жест, как вы всегда
делаете, ударьте и разбейте. Сядьте нарочно подле.
— И домой он нынче редко выходит…
С новой шахтой связался и днюет и ночует там. А уж тебе, сестрица, надо своим
умом жить как-никак… Дома-то все равно нечего
делать.
В избушке Таисьи Нюрочка познакомилась и
с сестрой Авгарью, которая редко говорила, а обыкновенно сидела, опустив глаза. Нюрочку так и тянуло к этой застывшей женской красоте, витавшей
умом в неведомом для нее мире. Когда Нюрочка
сделала попытку разговориться
с этою таинственною духовною сестрой, та взглянула на нее какими-то испуганными глазами и отодвинулась, точно боялась осквернить своим прикосновением еще нетронутую чистоту.
Лиза испугалась и не знала, что
с собой
делать: ей пришла на
ум жена Фарстера в королеве Мааб, и перспектива быть погребенною заживо ее ужаснула.
Иван Борисыч все
делал с изумительною скоростью и часто, не дожидаясь розыгрыша игры, вычислив все ходы в
уме, писал мелом свой будущий выигрыш или проигрыш.
St.-Jérôme доволен мною, хвалит меня, и я не только не ненавижу его, но, когда он иногда говорит, чтос моими способностями,
с моим
умом стыдно не
сделать того-то и того-то, мне кажется даже, что я люблю его.
Она писала: «Ты
с ума сошел, mon cousin, и что ты такое наконец хочешь
делать с собой?..
— Ах, непременно и, пожалуйста, почаще! — воскликнула Мари, как бы спохватившись. — Вот вы говорили, что я
с ума могу сойти, я и теперь какая-то совершенно растерянная и решительно не сумела, что бы вам выбрать за границей для подарка; позвольте вас просить, чтобы вы сами
сделали его себе! — заключила она и тотчас же
с поспешностью подошла, вынула из стола пачку ассигнаций и подала ее доктору: в пачке была тысяча рублей, что Ришар своей опытной рукой сейчас, кажется, и ощутил по осязанию.
— Что же я тут буду
делать один, — я
с ума сойду! — проговорил он почти отчаянным голосом.
M-me Пиколову, очень миленькую и грациозную даму, в щегольском домашнем костюме, он застал сидящею около стола, на котором разложены были разные пьесы, и она решительно, кажется, недоумевала, что
с ними ей
делать: она была весьма недальнего
ума.
— Это ты насчет того, что ли, что лесов-то не будет? Нет, за им без опаски насчет этого жить можно. Потому, он умный. Наш русский — купец или помещик — это так. Этому дай в руки топор, он все безо времени
сделает. Или
с весны рощу валить станет, или скотину по вырубке пустит, или под покос отдавать зачнет, — ну, и останутся на том месте одни пеньки. А Крестьян Иваныч — тот
с умом. У него, смотри, какой лес на этом самом месте лет через сорок вырастет!
— И кончать тоже
с умом надо. Сами в глаза своего дела не видели, а кругом пальца обернуть его хотите. Ни
с мужиками разговору не имели, ни какова такова земля у вас есть — не знаете. Сколько лет терпели, а теперь в две минуты конец хотите
сделать!
Она возвышает нравственную температуру человека, изощряет его
ум и
делает его способным не только к подвигам личной самоотверженности, но и к изобретению орудий
с целью истребления врагов…
— Фу ты, господи, твоя воля! — восклицал купец, пожимая плечами. — Что только мне
с этим парнем
делать —
ума не приложу; спуску, кажись, не даю ему ни в чем, а хошь ты брось!
Он всё расспрашивал его, что
делает государь и военный министр, и рассказывал ему
с ненатуральным восторгом подвиги храбрости, свершенные в Севастополе, жалел о том, как мало встречаешь патриотизма, и какие делаются неблагоразумные распоряжения и т. д., вообще выказывал много знания,
ума и благородных чувств; но почему-то всё это казалось Володе заученным и неестественным.
«Я, на старости лет, пустился в авторство, — писал он, — что
делать: хочется прославиться, взять и тут, —
с ума сошел! Вот я и произвел прилагаемую при сем повесть. Просмотрите ее, и если годится, то напечатайте в вашем журнале, разумеется, за деньги: вы знаете, я даром работать не люблю. Вы удивитесь и не поверите, но я позволяю вам даже подписать мою фамилию, стало быть, не лгу».
Он не знал, что
делать: ворочался
с боку на бок на диване, стал перебирать в
уме знакомых — и пуще затосковал.
Петр Иваныч медленно положил письмо на стол, еще медленнее достал сигару и, покатав ее в руках, начал курить. Долго обдумывал он эту штуку, как он называл ее мысленно, которую сыграла
с ним его невестка. Он строго разобрал в
уме и то, что
сделали с ним, и то, что надо было
делать ему самому.
Если б мы жили среди полей и лесов дремучих — так, а то жени вот этакого молодца, как ты, — много будет проку! в первый год
с ума сойдет, а там и пойдет заглядывать за кулисы или даст в соперницы жене ее же горничную, потому что права-то природы, о которых ты толкуешь, требуют перемены, новостей — славный порядок! а там и жена, заметив мужнины проказы, полюбит вдруг каски, наряды да маскарады и
сделает тебе того… а без состояния так еще хуже! есть, говорит, нечего!
— Эх, матушка Анна Павловна! да кого же мне и любить-то, как не вас? Много ли у нас таких, как вы? Вы цены себе не знаете. Хлопот полон рот: тут и своя стройка вертится на
уме. Вчера еще бился целое утро
с подрядчиком, да все как-то не сходимся… а как, думаю, не поехать?.. что она там, думаю, одна-то, без меня станет
делать? человек не молодой: чай, голову растеряет.
— Н-нет… Я не очень боюсь… Но ваше дело совсем другое. Я вас предупредил, чтобы вы все-таки имели в виду. По-моему, тут уж нечего обижаться, что опасность грозит от дураков; дело не в их
уме: и не на таких, как мы
с вами, у них подымалась рука. А впрочем, четверть двенадцатого, — посмотрел он на часы и встал со стула, — мне хотелось бы
сделать вам один совсем посторонний вопрос.
Прямо из трактира он отправился в театр, где, как нарочно, наскочил на Каратыгина [Каратыгин Василий Андреевич (1802—1853) — трагик, актер Александринского театра.] в роли Прокопа Ляпунова [Ляпунов Прокопий Петрович (
ум. в 1611 г.) — сподвижник Болотникова в крестьянском восстании начала XVII века, в дальнейшем изменивший ему.], который в продолжение всей пьесы говорил в духе патриотического настроения Сверстова и, между прочим, восклицал стоявшему перед ним кичливо Делагарди: «Да знает ли ваш пресловутый Запад, что если Русь поднимется, так вам почудится седое море!?» Ну, попадись в это время доктору его gnadige Frau
с своим постоянно антирусским направлением, я не знаю, что бы он
сделал, и не ручаюсь даже, чтобы при этом не произошло сцены самого бурного свойства, тем более, что за палкинским обедом Сверстов выпил не три обычные рюмочки, а около десяточка.
— Да что ты, атаман,
с ума, что ли, спятил? Аль не слыхал, где сидит князь? Аль не слыхал, что ключи днем у Малюты, а ночью у царя под изголовьем? Что тут
делать? Плетью обуха не перешибешь. Пропал он, так и пропал! Нешто из-за него и нам пропадать? Легче ему, что ли, будет, когда
с нас шкуру сдерут?
— Ты думаешь, Бог-то далеко, так он и не видит? — продолжает морализировать Порфирий Владимирыч, — ан Бог-то — вот он. И там, и тут, и вот
с нами, покуда мы
с тобой говорим, — везде он! И все он видит, все слышит, только
делает вид, будто не замечает. Пускай, мол, люди своим
умом поживут; посмотрим, будут ли они меня помнить! А мы этим пользуемся, да вместо того чтоб Богу на свечку из достатков своих уделить, мы — в кабак да в кабак! Вот за это за самое и не подает нам Бог ржицы — так ли, друг?
Ну, что же тут
делать! Мы катались по двору, как два пса; а потом, сидя в бурьяне съезда, обезумев от невыразимой тоски, я кусал губы, чтобы не реветь, не орать. Вот вспоминаешь об этом и, содрогаясь в мучительном отвращении, удивляешься — как я не сошел
с ума, не убил никого?